Посвящение Иосифу Бродскому

В розарии плененных волн
Над слоем гибким созерцайя,
Рождается мгновением глагол,
Ни песни, ни огня еще не зная.

Безмолвно в прибранной груди.
Во внешнем - мгла и пена.
Всплывают мутные нули.
Нисходят серые пелена.

Зеленных трав измученный гротеск
Холодная струя спешит…
Век не осознанный оставит блеск
Недостижимых видимых вершин

В невидимом по прежнему темно
Под снежной нежностью падучих звезд.
Я говорю изысканно земно,
Не забывая приговор небес.

И лавра ветвь, доведшую до дрожи
И рукотворный памятник – и что же?

На каменный алтарь все перья не уложишь…
Для всесожженья “Я “ не слишком прост.

Улыбка Джаконды

Мы варили варенье, и гипс мешали у синей лампы. Собирали в саду каменья и складывали у рампы. А потом выходили на сцену и, из ямы, слышали голос. И не знали, что на нам на смену является глиняный Колос. Проходя по бульварным причалам, мы не знали, что рядом твориться. Раззевалось горло Тартара, мы же думали, где напиться. Как стреноженные буфаметы на скамейках грязных сидели. Поджигали свои сигареты. Пили пиво и рыбу ели.
Где же ты, та Прекрасная дама, что глядишь на меня не игриво? Заблудившись около Храма, обрываю гибкие ивы, чтобы сделать корзину для хлеба. Чтобы сделать корзину для рыбы. Чтобы вывести в звонкое небо шар воздушный на белых крыльях.
Что глядишь на меня как со сцены? Что стоишь предо мною как свеча? Взгляд твой нервный - истертое время, луч пронзающий чашу антенны, - мне внушает кушать улыбку, как вкушают утренний чай. Сладкий пудинг со сливочным маслом.
Где же ты та Прекрасная дама, что воскресших не ведаешь истин? Проступивших на листьях бумажных, слов измятых, измытой посуды. В свалке времени и пространства. В тени Веры, Любви и Надежды.
А над всем этим дымом и пеплом возвышается в гипсе и тлене та, единственная, что ослепла, чтобы Мастеру сеcть на колени.